Форум » Театральная школа » Чацкий и Фамусов » Ответить

Чацкий и Фамусов

Ольга: Тема создана как продолжение 2-го Театрального семинара "У камина" [quote]С самого начала замысел комедии включал сочетание легкой светской комедии с комедией нравов и с водевилем. В некоторых списках тексту комедии «Горе от ума» был предпослан эпиграф чисто воде вильного свойства: Судьба, проказница-шалунья, Определила так сама: Всем глупым - счастье от безумья, Всем умным - горе от ума. Выражение «Горе от ума» пришло из водевиля, но лишалось того шаловливого оттенка, который оно несло там, и его смысл стал более серьёзным, более драматичным, не утратив афористической остроты и парадоксальности, особенно очевидной, если иметь в виду просветительский фон комедии.[/quote]

Ответов - 46, стр: 1 2 3 All

Ольга: Чацкий — герой комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» (1824; в первой редакции написание фамилии — Чадский). Вероятные прототипы образа — П.Я.Чаадаев (1796-1856) и В.К.Кюхельбекер (1797-1846). Характер действий героя, его высказывания и взаимоотношения с другими лицами комедии дают обширный материал для раскрытия темы, заявленной в названии. Александр Андреевич Чацкий — один из первых романтических героев русской драматургии, и как романтический герой он, с одной стороны, категорически не приемлет косную среду, знакомую ему с детства, те идеи, которые рождает и пропагандирует эта среда; с другой — глубоко и эмоционально «проживает» обстоятельства, связанные с его любовью к Софье. Отношения Чацкого со средой могли быть подсказаны Грибоедову комедией «Мизантроп» Мольера и ее героем Альцестам, но лирическая стихия выявлена в образе столь «избыточно», что эта особенность позволяет нарушить привычные для литературоведческих схем подходы и отделить этого персонажа от классицистической традиции. Само сюжетное развитие доказывает, что Ч. — романтический герой: тема странствий открывает его появление в доме Фамусова, где ждет его «загадка» любви Софьи, разгадать которую он сможет только в финале пьесы, когда случайные обстоятельства позволят ему увидеть и понять суть происходящего. Активность Чацкого касается преимущественно сферы «идей» и почти не распространяется на конкретное движение фабулы. Гораздо более активны в достижении желаемых для них результатов Софья и Молчалин — антагонисты Чацкого. Обаяние героя Грибоедова складывается из тех новых личностных свойств, которые открывают для литературы романтики: сила характера героя определяется не его властью над обстоятельствами, а внутренней жизнью, которой свойственна «странность», несхожесть с общепринятой нормой. С появлением Чацкого в замкнутую атмосферу московского особняка Фамусовых врывается сквозняк, сопровождавший героя в долгом пути в почтовой карете. Грибоедовская Москва окружена широкими заснеженными просторами: оттуда явился Чацкий. Мотив стремительного пути развивается уже в первых словах Чацкого, произносимых на сцене: «Я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря, // Верст больше семисот пронесся. Ветер, буря; // И растерялся весь…» Образ Чацкого символизирует огромные пространства, из которых он появился. Иное основание московской жизни — «день за день, нынче, как вчера». Последовательно отмечаемые в календаре Фамусова вторники, четверги, субботы и связанные с ними обязанности сменяют друг друга в торжественном ритме этапов, положенных каждому живущему по «московскому» стилю. Чацкий резко отличается от окружающих персонажей. Об этом можно судить по тому, как он ведет себя в наиболее конфликтных ситуациях. В своих реакциях на события Чацкий немного запаздывает, он словно не успевает за развитием внешнего действия. Это происходит потому, что герой одержим любовью к Софье и вообще отделен от происходящего рядом с ним. Роковое непонимание смысла событий, которые так тесно соприкасаются именно с его жизнью, неловкость многочисленных попыток связаться с «фамусовским» миром через Софью, ее враждебное нежелание понять его рождают нервное «безумие», «нетрезвость речи» (Гончаров), которая столь заметна в последних сценах пьесы. Герой Грибоедова проходит мучительный путь от неведения к трагическому узнаванию истины. Житейскую философию Софьи Чацкий вдруг понял до тонкостей, до мелочей: «Вы помиритесь с ним по размышле-ньи зрелом…» В финальной сцене пьесы Чацкий «выбирает себя», он исключает для себя всякую возможность сыграть другие роли, кроме своей собственной. Никакого компромисса не происходит. Отсюда и решение: «бегу, не оглянусь, пойду искать по свету…». Герой Грибоедова уезжает, унося с собой репутацию безумного, продолжая свой путь, прерванный в начале сюжета. Сценическая судьба «Горя от ума» сложилась так, что в печать, а затем и на сцену пьеса попала в искаженном виде. Поэтому современникам трудно было понять авторский замысел образа Чацкого. Они его отнесли к амплуа резонера, что никак не отвечает сложности сценического характера, созданного Грибоедовым. Первые исполнители роли Чацкого (в Петербурге и в Москве), крупные, незаурядные актеры — И.И. Сосницкий, сыгравший Чацкого с сценах из «Горя от ума», В.А. Каратыгин, П.С. Мочалов, исполнявшие уже всю пьесу, — были поставлены в невыгодные условия. Удавались части, но не складывалось целое. Полный текст пьесы был разрешен цензурой в 1863 году. В условиях другой эпохи, иного художественного стиля образ Чацкого был скорректирован социально и психологически, стал ближе к образам Островского. Великие актеры середины девятнадцатого века И.В. Самарин, С.В. Шумский, А.П. Ленский исполняли Чацкого более глубоко, художественно цельно, остро драматично. Но целая россыпь романтических красок и оттенков, данная автором образу Чацкого, исчезла. В дальнейшем «Горе от ума», оставаясь репертуарной пьесой, обрастает трафаретами сценического исполнения. В 1928 году необычный спектакль В.Э. Мейерхольда «Горе уму» заново открыл обширный круг проблем, связанных с поэтикой комедии Грибоедова и представил новую концепцию героя. Э.П. Гарин в роли Чацкого соединял в себе лирическое и характерное. Смотревшие спектакль сравнивали его то с самим Грибоедовым, то с Александром Одоевским, то с Чаадаевым, то с молодыми мечтательными героями новелл Гофмана. В спектакле Г.А. Товстоногова «Горе от ума» (1962) роль Чацкого исполнял С.Ю. Юрский. Основная эмоция образа — искренняя, заполняющая всего героя, вновь вспыхнувшая в момент встречи любовь к Софье; основное свойство характера — свободное дыхание, полная внутренняя непосредственность в ощущении жизни, не смягченная никакими дополнительными соображениями житейского расчета. Чацкого в спектакле Товстоногова окружали не карикатурные монстры, а умные и сильные антагонисты. Борьба с ними отнимала все силы героя, становилась опасной для жизни. «Безумие» Москвы обретало в трактовке режиссера фантасмагорический характер. Лирика и ирония, патетика и сарказм своеобразно соединены Грибоедовым в один поэтический стиль «комедии в стихах», которая требует соответствующей сценической формы, более сложной и изощренной, чем жанр социально-бытовой комедии. Чацкий как образ — часть этого стиля, преломление известной мысли Грибоедова, что пьеса подобна «превосходному стихотворению».

Ольга: Александр Андреевич Чацкий — один из первых романтических героев русской драматургии Обращаю внимание, что герой романтический, а мы, Олег, это пока что как-то не учитываем. Отношения Чацкого со средой могли быть подсказаны Грибоедову комедией «Мизантроп» Мольера и ее героем Альцестам Не знаю, Олег, хочешь ли ты апеллировать к Мольеру, но на всякий случай обращаю твое внимание на этот "ориентир". А также на название комедии, которое намекает, что Чацкий - "мизантроп". Ч. — романтический герой: тема странствий открывает его появление в доме Фамусова, где ждет его «загадка» любви Софьи, разгадать которую он сможет только в финале пьесы Важна ли для нас "тема странствий"? А тема "загадка любви"? сила характера героя определяется не его властью над обстоятельствами, а внутренней жизнью, которой свойственна «странность», несхожесть с общепринятой нормой. Мотив стремительного пути Я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря, // Верст больше семисот пронесся. Ветер, буря Вот интересно: откуда он так стремился? Что находится за 700 верст от Москвы? В своих реакциях на события Чацкий немного запаздывает, он словно не успевает за развитием внешнего действия. вообще отделен от происходящего рядом с ним.Герой Грибоедова проходит мучительный путь от неведения к трагическому узнаванию истины Так ли это? В финальной сцене пьесы ....Никакого компромисса не происходит. Отсюда и решение: «бегу, не оглянусь Герой Грибоедова уезжает... продолжая свой путь, прерванный в начале сюжета. Полный текст пьесы был разрешен цензурой в 1863 году. В условиях другой эпохи, иного художественного стиля образ Чацкого был скорректирован социально и психологически, стал ближе к образам Островского. требует соответствующей сценической формы, более сложной и изощренной, чем жанр социально-бытовой комедии.

Ольга: Чацкий - напоминает сведующим людям о философе Чаадаеве, которого за его идеи и высказывания власть объявила сумасшедшим. Говорящие фамилии -- это один из самых простых способов характеристики героев. Фамилия Фамусов трактуется, с одной стороны, как "знаменитый", "известный" (от фр. fameus), с другой и, скорее всего, "боящийся молвы" (от лат. fame молва): Ах, боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!". Первый вариант написания фамилии - Чадский, явно даёт корень чад-. Корень, таящий многозначность. Чад - это дым, почти огонь, близость огню. Ср. пушкинское из «Кавказского пленника»: Нет, я не знал любви взаимной, Любил один, страдал один; И гасну я, как пламень дымный, Забытый средь пустых долин. Время написания примерно одно, образность - «один к одному» (все эти пушкинские картины есть и у Грибоедова) в романтическом ключе. «Чадкость» Чадского - его излишняя расточительность молодости (во всех сочинениях о нём к нему «приштампировалось» слово пылкий!) и внутренние коллизии: Ну вот и день прошёл, и с ним Все призраки, весь чад и дым Надежд, которые мне душу наполняли… Или: «Мечтанья с глаз долой - спала пелена…» При том, что огонь в комедии на грани образного плеоназма. Чацкий носится, как угорелый, как в чаду (боятся его почти как огня), и него даже вырывается: «И дым Отечества нам сладок и приятен!». Эта цитата (из «Арфы» Державина) - единственная реминисценция, графически выделенная в тексте, причём на уровне композиции явления эта фраза в «сильном» месте. (А сам смысл её отсылает к дыму Итаки, который Одиссей был бы рад вкусить). Кроме того, «теперь … да в полмя из огня» (т.е. в полымя; явл. 10, действ. 1) попадает и Фамусов. Его фамилия непросто от лат. fama, слух, но и от, скорее всего, контаминированного слова famus, fama+fumus=famus, где заключена игра слов. Латинское fama fumus (est) переводится как «слава - дым». «Рядом» с Фамусовым звучит и латинское слово fuimus, глагол прошедшего времени, «были», это, для Грибоедова, «век минувший».


Ольга: «Горе от ума» без «автоматизма» восприятия: попытка взгляда. Или детали из жизни и жизни имён в комедии Грибоедова А.С. M.Киселев (Самара) «Горе от ума» - текст истолкованный-переистолкованный, читаный-перечитанный, поэтому в нём осталось мало уголков, где «оскорблённое» складывающимся «автоматизмом» чувство могло бы отыскать что-нибудь новое. Один из таких закутков, как мне кажется, - имена персонажей. Хотя они обычно называются системой, это слово, по крайней мере, в силу малой представленности системности, выглядит вовсе необоснованным. Эта «система» глубоко и методически не изучалась. А «по кускам», в зависимости от попавшегося и от «первого взгляда» на фрагмент, причисляется к наследию классицистической поэтики. Кто-то из исследователей усматривал элементы реализма, например, в полных ФИО с русской оформленностью. Живое(!) поведение имён не учитывалось. Видели ли его? Ведь в тексте существует масса «неуставных», по устоявшимся представлениям, отношений антропонимов. Исходные пункты для размышления примерно следующие. Первая половина 20-х гг., время написания «Горе от ума», надо полагать, сохранила многие черты отношения к литературному произведению начала 19-го века, что-то, конечно, убрав на второй план, в «рецессивность». Произведение обычно адресовалось довольно узкому кругу, даже, может быть, кружку читателей, СОЗВУЧНЫХ(!) автору. Небольшой кружок адресатов, несколько иная образованность (их), нежели сейчас, несколько иной стиль мышления, например, постоянно стремившийся соотносить образ жизненный и, или художественный с известной «мифологической» (в широком смысле, т.е. здесь и историческая) схемой-ситуацией, что было дополнительным источником объёмности переживания - трагичности или иронии, опять же стиль мышления аналогичный авторскому - всё это создавало особый контекст восприятия, более того ситуацию «исполнения», так сказать, типологически близкую к фольклорной, когда рассказчик, представляя произведение «в живую», имел дополнительные (очень ситуативные) возможности выражения смысла, в первую очередь «подтекстового» или вообще потенциального. Игра ума молодого кружка, наверняка, активизировала эти возможности - в особой атмосфере понимания с полунамёка, хотя бы даже с полужеста. Безусловно, 20-е гг. - выход произведения за эти рамки, но «камерный» пласт, слой смысла вполне мог оставаться, понятный (сложно сказать какому количеству) читателям. Процесс перераспределения основного «интереса» текста вполне мог иметь и боковые ответвления. Своеобразной иллюстрацией может послужить гипотеза М.И.Будыко о двойном наполнении образа Хлестакова. При всём том, что Хлестаков - образ сборный и «нотки» «хлестаковщины» проглядывают во многих из нас, в его каскаде невероятной выдумки поражает обилие конкретных деталей, которые, группируясь некоторым образом, контурами напоминают именно ту фигуру, на которую был заострён личностный мир Гоголя. Иван Александрович Хлестаков - чин маленький. Но его слова в 6 явл. 3 действия: «Хотели было даже меня коллежским асессором сделать, да, думаю, зачем», - дают намёк на парадоксальную ситуацию. Присвоенный чин титулярного советника - это 9 класс, однако при этом он «играет» в карты с посланниками. Такое соединялось только в одном человеке того времени. Прибавьте к этому: «Я, признаюсь, литературой существую»; - сильнейшую любовь к азартным играм (карточным!); писание прозы и стихов (явл. 5); «во дворец каждый день езжу» (+ неудовольствие царя, если Хлестаков откажется); цвет волос (шантрет); любовь порисоваться перед женщинами; «с хорошенькими актрисами знаком». Всё это и черты Александра Сергеевича Пушкина, некоторые - знаковые. Пушкина, конечно же, не принимали за главнокомандующего, его принимали за императора (но цензура - !): однажды в Царскосельском парке ему отдали честь часовые (вероятно, потому что приняли за важного сановника, т.к. он прогуливался перед этим с кем-нибудь из членов царской семьи); второй раз знакомый Пушкина, цензор Семёнов на Невском проспекте, увидев толпу народа, приветствовавшего кого-то, решил, что это едет император, и приготовился, по этикету, снять шляпу. Многие фразы Хлестакова близки известным мыслям Пушкина, прямо или иронически окавыченно. Даже абсурдная фраза: «Меня сам Государственный совет боится», - Пушкин вполне мог произнести, правда, не без иронии. Именно Госсовет после декабрьского восстания принял решение об учреждении тайного полицейского надзора над поэтом, причём, это решение выполнялось до конца его жизни. Хлестаков, в том числе - и дружеский шарж на Пушкина. Такова вкратце точка зрения Будыко. Очень важно, что во время первого чтения комедии на вечере у Жуковского Пушкин, по отзыву одного из гостей, «катался от смеха». Случайно ли такое сильное «переживание»? Или силы ему добавлял дружеский подтекст, создававший особую эстетику восприятия, иронию увеличивала более частная реализация произведения на стыке конкретно-злободневного и вечностного. При учёте «конкретных» смыслов авторская индивидуальность становится богаче, как и само произведение. Хочется предложить взгляд на «Горе от ума» в свете конципированного читателя, при особом слое, ему предназначенном, да ещё и с особым автором. В чём может быть «особость» Грибоедова? Из всех работ по комедии творческую гениальность можно проследить в основном на макроуровнях, где сосредотачивается идейно-художественное содержание. Остальные уровни производят впечатление неуклюже отстающих. Сфера имён в их числе. Здесь я предприму и предложу попытку демонстрации иного положения дел в ней. Для чего придётся посмотреть на имена внимательнее. Александр Андреевич Чацкий. Или Андреич как живо называет его Лиза. «Фамильный» сын Чаадаева, как предположил Ю.Тынянов: Чаадаев =» Чад+ский =» Чацкий. Однако, хотя такое толкование и кажется очень точным и интересно, как представляется можно установить более органичные связи с текстом, естественно не исключающие версии Ю.Тынянова. Первый вариант написания фамилии - Чадский, явно даёт корень чад-. Корень, таящий многозначность. Чад - это дым, почти огонь, близость огню. Ср. пушкинское из «Кавказского пленника»: Нет, я не знал любви взаимной, Любил один, страдал один; И гасну я, как пламень дымный, Забытый средь пустых долин. Время написания примерно одно, образность - «один к одному» (все эти пушкинские картины есть и у Грибоедова) в романтическом ключе. «Чадкость» Чадского - его излишняя расточительность молодости (во всех сочинениях о нём к нему «приштампировалось» слово пылкий!) и внутренние коллизии: Ну вот и день прошёл, и с ним Все призраки, весь чад и дым Надежд, которые мне душу наполняли… Или: «Мечтанья с глаз долой - спала пелена…» При том, что огонь в комедии на грани образного плеоназма. Чацкий носится, как угорелый, как в чаду (боятся его почти как огня), и него даже вырывается: «И дым Отечества нам сладок и приятен!». Эта цитата (из «Арфы» Державина) - единственная реминисценция, графически выделенная в тексте, причём на уровне композиции явления эта фраза в «сильном» месте. (А сам смысл её отсылает к дыму Итаки, который Одиссей был бы рад вкусить). Кроме того, «теперь … да в полмя из огня» (т.е. в полымя; явл. 10, действ. 1) попадает и Фамусов. Его фамилия непросто от лат. fama, слух, но и от, скорее всего, контаминированного слова famus, fama+fumus=famus, где заключена игра слов. Латинское fama fumus (est) переводится как «слава - дым». «Рядом» с Фамусовым звучит и латинское слово fuimus, глагол прошедшего времени, «были», это, для Грибоедова, «век минувший». Здесь же и Загорецкий, благодаря которому разгорается слух в особо невероятном свете (даже цепь «приплёл», интересно байроническую - ?), и Горич. В афише действующих лиц, то ли по ошибке одного из изданий, то ли нет, он заявлен как один из супругов Горичевых (супруги Горичевы - где ударение - ?). То есть фамилия эволюционирует(!) вместе c носителем. Горячность молодого Горичева переходит в горестную горечь Горича, попавшего под каблук жены. Его имя также многозначно: с греческого - мощный (или плоский), а с древнееврейского - утешение (жена его и утешает, сделав безутешным пессимистом). (Кстати, Пушкину, частично заимствовавшему Загорецкого в «Евгения Онегина», уже не нужно ни горе, ни горение, поэтому Загорецкий =» в Зарецкий с выпадением функционально необходимой для Грибоедова внутренней формы ). Но чад- - корень и слова чадо. В родственных языках генетические «братья» этого слова имеют значения от «молодой» до «обновляю» (хотя бы санскрит и греческий). Грибоедов окончил филологический факультет Московского университета и знал (или изучал) более восьми иностранных языков и, следовательно, видел слово в разных языковых воплощениях, чувствовал его, угадывал «дрейф» значения. Причём писатель не оставлял своих штудий: «Я от сплина из поэтов перешёл в лингвисты(!)…». В 24-м году читает Домбровского «Institutiones Linguae Slavicae…» и Клапротову «Азию Полиглотту» (письмо П.А.Вяземскому; 21 июня 1824 г. Петербург). В любом случае, даже внутри русского языка этимологически (начало - чадо), да и по современному значению присутствует в «чаде» «новое». Такая «меченность» героя в конфликте «век нынешний и век минувший» интересна и показательна. В письмах Грибоедова 25-го года вдруг «всплывает» слово чадо. Бегичеву от 4 января 1825 года. Бегичеву С.Н. от 18 мая 1825 года, Петербург: «… Часов в девять явлюсь посмотреть на моё чадо, как его коверкать станут». Это и постановка спектакля, и - постановка основного героя - ?, который со своими резонёрскими нотками - родное детище, чадо автора. Подобный стиль взаимоотношений близок романтизму. Однако всё это не без иронии. (Кстати, сразу же Грибоедов говорит о Кюхельбекере, почти без перехода!, которого «подозревают» в «прототипстве» Чацкому). С другой стороны - на уровне фрейдовской оговорки. Но ведь автор даёт своё(!) имя герою, Александр. «Чадо» по-особому «контактирует» и с Фамусовым, т.к. Павел с латинского - малыш (малый). Однако в реальности существовала фамилия Чатский. Этот человек вращался в кругах близ Английского клуба, куда был вхож Грибоедов. Фамилия была, наверняка, ему известна. Вероятно, ему захотелось увеличить объём ассоциативности (убрав, как полагает Ю.Тынянов, прямолинейные намёки), почему Грибоедов и превратил Чадского в Чацкого, причём было понятно, что в Чацком может скрываться и Чатский. «Чатский» же берёт своё начало от глагола «чати», т.е. чаять (чуять). Случайно ли многие усматривали в Чацком «чаяния русской интеллигенции». (В музейном автографе мы находим после сна, рассказанного Софьей, позже «переписанного» ею на Чацкого, слова Фамусова: «Не занимайся этим чадом», - с омоформой; потом эта строка заменена на цитату из баллады Жуковского (сильное место!): «Где чудеса, там мало складу», - причём здесь «чадо», или «чад», соотносится с «чудо» (чудеса) - интересная связь). Но фамилия Чацкого и фонетически не статична: она живёт, меняясь, в том числе чисто внешне. В комедии есть персонажи, говорящие с акцентом. С немецким - говорит Хрюмина, с французским - Софья (вероятно, и Репетилов, и Хрюмина-внучка). В этих языках, из-за особенностей их артикуляционной базы, возникают неудобства при произнесении русского звука «ч». Потому Чацкий в некоторые моменты текста мог (был вынужден) звучать как Шатский, Шацкий,(«ч» как «ш» «литературными» немцами - задано хотя бы у Фонвизина, Вральман, и Крылова, «Трумпф»), в сознании «фамусовского общества» он расшатывающий и шатающийся(!). Насколько здесь важным было авторское чтение! Парадоксально, но если Софья, называющая Молчалина только(!) по фамилии(!) не справлялась с «ч» и тут, то Молчалин превращался в Молшалина. Внутренняя форма шаль; по «словарю» Фонвизина: «Шаль притворяется обычно глупее, нежели он есть, для того, что без сего притворства не стало природного ума его возбудить на себя внимания». Точнее о Молчалине и не скажешь! Есть и фоновое подтверждение законности таких трансформаций. Например, в 1819 г. в «Трудах Московского общества любителей российской словесности» напечатано «Письмо неизвестной особы», где герой описывает свою попытку в одном из «офранцуженных» обществ выступить за русский язык. Это сильно созвучно монологу Чацкого. «Письмо …» было за подписью: Ш-й ! Фамилия Репетилов от фр. или лат. «повторять», но протонимом была фамилия Шатилов. Грибоедов отбросил ша\т\- и приставил репе\т\-, но шат- проявился в Чацком. Вспомните о подобострастно пародийной направленности Репетилова на Чацкого. Выясняющаяся «нестабильность» имён вряд ли была явлением исключительным. Вот, к примеру, описание арзамасской именной ситуации. Проскурин «Имя в Арзамасе». «Имя наделялось в арзамасской культурной мифологии особым провиденциальным смыслом, предопределяя качество и судьбу носителя». «Арзамасцы изобретательно семантизируют подлинные имена, перелицовывают, на все лады переиначивают реальные имена». Остолопов в «Словаре древней и новой поэзии» (1812г.): «Перемена одной буквы производит пародию. Катон, говоря о Марке Фулвии, переменил его название Nobilior («благороднейший») в Mobilior («непостояннейший»)». «Появлялись бесчисленные Хвостовы =» Хлыстовы, Графовы, Плаксевичи, Рифматовы, Картузовы». Шишков =» Мешков. Шаховской имел кличку Шутовской. Наличие подобного иронического принципа в авторской воле по отношению к именам чрезвычайно важно отметить. Есть и его проявления. Чадский «= чадо; Чайльд-Гарольд «= child (англ. ребёнок). Скалозуб - корневой перевёртыш «с украинским хохлом»: зубоскал. Фамусов - побуквенный: фамусов восумаф вос ума ф воз ума (с оглушением согласного) -? У Фамусова «ума палата». (У Шекспира более серьёзные перевёртыши: Гамлет в английской графике, выбранный из нескольких вариантов!, Hamlet Tel\e\mah, т.е. Телемах без одной, безударной, гласной; сами сюжеты генетически родственны и Гамлет практически в одиночку совершает то, в чём Телемах помог отцу). Мощный пласт авторской иронии связан с Софьей. В ремарках она исключительно София, как требует графический этикет, но это пьедестал, с которого «смешнее падать». В репликах она Софья Павловна, т.е. в переводе - что-то наподобие «маленькая мудрость». После же сна, рассказанного батюшке, следует фраза: «Ну, Сонюшка, тебе покой я дам…». «Сонюшка» - омоформа. Что на уме, то невольно, в косвенной форме, оказывается на языке (вряд ли сам персонаж осознаёт свой почти каламбур), но далее это продолжается после появления Скалозуба: «Вот вам софа, раскиньтесь на покой …». Фамусов вертится перед полковником, не зная, как и страстно желая просватать ему свою дочь, и тут вольно или невольно срывается слово «софа», довольно-таки многозначное. Какое за этим может быть авторское ехидство, ведь Софа - это домашнее обращение (от имени Софья), «офранцуженное» ударением на последний слог. Ирония выглядывает и из-за полифоничности фамилии Молчалина. Каждый примеряет её на свою систему ценностей. Для Фамусова - это амплуа секретаря. Для Софьи, живущей в духе сентиментальной романтичности в стиле «Невыразимого» Жуковского, молчание - больше, чем слова. Для Чацкого - он «бессловесный», т.е. почти животное - символически, разумеется (просветительская традиция употребления слова именно такова; а Чацкий оценивает мир сквозь призму просветительства). Комична и фамилия Загорецкого. Обычно фамилии подобного типа давались «по месту» имения. Загорецкий или «прогорел», или его имение - «за горами», что комически соотносится с идиомами со значением «нет ничего». «Умничают» не только фамилии в своей многозначности, но и имена, «не мудрствуя лукаво», «мудрствуют лукаво». Основные персонажи: Александр, Платон, Павел, Софья… В общем-то, это «джентльменский» набор философии. Эти имена философски воплощены. Понятнее всего Платон, некоторые из его взглядов вполне могут лечь в контекст действия. Например, его знаменитое сравнение «образ пещеры» (из «Государства»). Человек закован и повёрнут спиной ко входу в пещеру, видит только тени вещей, которые принимает за единственные реальности. Если его вывести на свет, освободив, но постепенно привыкнет к истине. Но если он возвратится в пещеру, чтобы избавить других людей от химер, то они не поверят ему, сильно разгневаются и, возможно, даже убьют его. По общему принципу этот сценарий разыгрывается Чацким, а вот партия «платонической» любви звучит в исполнении Молчалина. Фамусов, любящий попроповедовать, своей позицией напоминает известные слова апостола Павла о том, что «не нужно быть мудрым слишком», но «нужно быть мудрым в меру». В некотором преломлении это осуществляется именем его дочери: Софья - мудрость, Павловна - маленькая. Сложнее дело обстоит с Чацким, так как его философский «одноименец» известен значительно менее (нам!). Александр Афродисийский, «второй Аристотель» древности (где Платон, там и Аристотель), оказал значительное влияние на средневековую философию и, что будет самым важным, разработал теорию «трёх нусов», то есть трёх типов ума, где кроме всего прочего интересен и сам момент, факт дифференциации. Подобное, философски наименованное ядро персонажей, соотносится с главной дискуссией произведения, проблемой ума. Имена других персонажей тоже обладают не заметными на первый взгляд гранями соотносимости, некоторые из которых вполне могут быть случайными. Скалозуб - Сергей Сергеич, «нагнетает» имя отчество. Сергей - «ясный» (как простой, несложный, неумный -?), «высокочтимый» (услужливость Фамусова говорит сама за себя). Отчество Фамусова - Афанасьевич, т.е. в его основе перевод с греческого «бессмертный»: Фамусовы так же бессмертны, как «Молчалины блаженствуют на свете»? С другой стороны «Афанасий» созвучно Афине («А тётушка всё девушкой Минервой…» латинский аналог), греческой богине мудрости! Отчество Молчалина - Степанович. Степан - «венец», а символику венца для культуры того времени хорошо раскрыл Манн в «Динамике русского романтизма». Кстати, принцип философской «воплощённости» имени осуществлялся и в жизни рядом с Грибоедовым. Как раз в 20-х годах он общается с Ксенофонтом Полевым. Ксенофонт - древнегреческий писатель, военный, ученик Сократа!!! (Что-то наподобие будет у Гоголя, когда «перед ним сидел Шиллер, - не тот Шиллер… возле Шиллера стоял Гофман, - не писатель Гофман …». Но это ближе к обнажению приёма и неудержимой иронии). Имя Чацкого подсвечено историей ещё шире. Грибоедов очень внимателен к своему имени: «Нынче мои именины: благоверный князь, по имени которого я назван, здесь прославился; ты помнишь, что он на возвратном пути из Азии скончался; может и соименного ему секретаря посольства та же участь ожидает; только вряд ли я попаду в святые!» (С.Н.Бегичеву, 30 августа 1818 г., Новгород). Герой опосредованно назван в честь Александра Невского. Причём, фамилия первой редакции - Чадский по произносительным нормам эпохи должна была звучать, как Чадской, как Лермонтов писал Белинской (это без ударения на последнем слоге!), что вызывает сильное искушение заменить одну букву и получить Чудской, может смениться и ударение. Если это было одним из потенциальных смыслов, где-нибудь на дальней периферии ассоциации, тогда неожиданно предстаёт параллельным «фамильный» принцип: Невский - по первой победе на Неве, Чудской - по второй победе на Чудском озере. Между тем, при всей фантастичности хода ассоциации, герой более ранней комедии «Студент», Беневольский, в котором проглядывают отдельные чёрточки Чацкого и который говорит и мыслит сплошь штампами и цитатами, себя ассоциирует, уходя ещё дальше, с Македонским Александром («быть вождём полумиллиона героев …» и т.д.). И так уж случайно сравнение Гончаровым Чацкого с передовым воином, застрельщиком. Имя Чацкого участвует в противопоставлении, образует актуальную для начала 19-го века оппозицию с именем Фамусова «Александр - Павел». Александр 1 - Павел 1. Или Павел 1 - Александр Суворов. Библейски «меченый» конфликт Павел (апостол) - Александр Медник, тот самый, которого герой Стерна «объединяет», не различает, с Македонским, как Йорика с Йориком Шекспира. В случае даже ассоциативной связи только для автора Чацкого и Невского вырисовывается новгородский «адрес» для трёх «героев своего времени»: Онегин - Онега и Онежское озеро, Печорин - Печора, холодная река с горячим названием (связь со словом «пещера» слаба, сильнее с «печь»). «Температурность» Печорина отмечена Лермонтовым: «…Только немножко странен. Ведь, например, в дождик, в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут - а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнёт, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет …» (ведёт себя, как огонь, как пламя ). («И царствует в душе какой-то холод тайный, когда огонь кипит в крови …»). И рядом - Чацкий, Чудское озеро. Полное соотношение этих героев естественно глубже, просто интересно увидеть завуалированную перекличку фамилий. «Горе от ума» очень цитатно, не в том только смысле, что его растащили на «поговорки», но и в том, что включает массу цитат в свой текст, обилие реминисценций. Какая-то часть их выделена исследователями, но не все. Присмотритесь к сцене приезда Чацкого. Герой заявляет, что «вёрст больше седьмисот», «глаз мигом не прищуря», пронёсся, - ветер, буря … И тут же у него дважды(!) срывается устаревшая форма прилагательного «рад» во множественном числе. «Рады» форма исторически женского рода, закрепившаяся теперь безотносительно к роду. Но Чацкий обращается к Софье, используя форму «вы ради», мужского рода! Зачем? Грибоедов как филолог понимает, что делает. Два(!) раза. Во всём остальном тексте «нормальная» форма «рады» («он рад, но мы не рады»). А здесь ещё и ошибка в роде. Объяснение Фомичёва мне кажется неубедительным, что Чацкий радостно забывается и использует «детскую» форму, - это противологично. Александр(!) Чацкий только что заявил, что совершил путешествие из Петербурга в Москву: 700 вёрст! - только между этими городами, совершил «Путешествие из Петербурга в Москву». Если бы он ехал помедленней, с его взглядом и взглядами на мир он написал что-нибудь подобное Александру(!) Радищеву. И как раз тут роль дополнительного ассоциативного детонатора играет бьющая в глаза неправомерность формы «ради». Внимание заострено: ради - Радищев. По цензурным соображениям такое конспирирование вполне возможно. Так, Державин в оде «Вельможа» не мог прямо сказать, что для него идеал служителя - находящийся в опале Румянцев, поэтому он намекает последней строчкой: «Румяна вечера заря». Хрестоматийно известная отцензурная увёртка. Очень интересны возможные текстуальные связи. Например, в конце главы «Любань» путешествующий сожалеет о том, что когда-то ударил своего слугу Петрушку; Петрушка - слуга в доме Фамусовых, хотя это и типичное имя, не говорящий на сцене ни одного слова, но почему-то наделённый именем в отличие от Г.Н, Г.Д.… Сразу же после главы «Любань» идёт глава «Чудово»(!), где путешествующий встречает приятеля своего Ч… (!!!), который рассказывает случай, как чуть не утонул, после чего разочаровался в свете и порывает с ним: «Заеду туда, куда люди не ходят, где не знают, что есть человек, где имя его неизвестно. Прости; сел в кибитку и поскакал». И хотя под Ч… скрывается, скорее всего, по мнению исследователей, товарищ по Лейпцигскому университету Челищев П.И., хотя общность сценарной позиции героев - порождение одного времени, нельзя отрицать возможности намёка (вообще такие намёки часты в «Горе от ума»: французик из Бордо заимствован из новиковского журнала и т.д. и т.п.). Кстати, Молчалин, который «бывало, песенок где новеньких тетрадь / увидит, пристаёт: пожалуйте списать…», «коптел бы» в Твери, в «Твери» (главе «Тверь») же передаётся у Радищева ода «Вольность», но здесь вряд ли возможна комическая соотнесённость. Некоторые моменты текста «Горя от ума» просвечивают Фонвизиным в прямом, цитатно-пародийном, плане. Во-первых, интрига идёт вокруг Софьи и там, и здесь. Во-вторых, есть и микроцитаты. Фамусовское «обычай мой такой - подписано, так с плеч долой» предваряется Скотининым, явл. 3: Правдин. Как вы подкрались, господин Скотинин! Этого бы я от вас не чаял. (Первое предложение - строка пятистопного ямба!). Скотинин. Я проходил мимо вас (= Молчалин «шёл в комнату, попал в другую»). Услышал, что меня кличут («Я слышал голос ваш».), я и откликнулся. У меня такой обычай… Я никуда не шёл, а брожу задумавшись. У меня такой обычай… При некоторой случайной(?) общности ситуации элементы пародии в сцене заставания Молчалина с Софьей Фамусовым присутствуют (несколько фонвизинских оборотов так и просится в стихотворную форму: пробивается ритм и метр). Эпизод со сном Митрофанушки, где матушка бьёт батюшку, после чего Простаков «в сторону»: «Ну! беда моя! сон в руку!» - тоже, скорее всего, обыгран, когда Софья, «переписывая» сон с Молчалина на Чацкого, говорит отцу: «Ах, батюшка, сон в руку». После этого Фамусов целое явление (даже 2) в конце 1-го действия как заведённый на все лады это повторяет, в том числе и «вполголоса». Можно сравнить и сцены объяснений. Чацкий соглашается «пускай в Молчалине ум бойкий, гений смелый», но вопрошает: «А есть ли в нём та страсть? то чувство? пылкость та?…» - отсутствие которых = отсутствие любви. У Фонвизина в явлении 2-м Милон: «Соперник мой счастлив! (ямб!) Я не отрицаю в нём всех достоинств. Он, может быть, разумен, просвещён, любезен; но чтоб мог со мною сравниться в моей к тебе любви, чтоб… ». Фонвизинская Софья: «Боже мой! Если б ты его увидел, ревность твоя довела бы тебя до крайности!» Грибоедовская Софья советует сойтись с Молчалиным поближе. Вся ситуация у Грибоедова оказывается перевёрнутой, по нескольку раз, переосмысленной. В 1987 году в межвузовском сборнике «Содержательность художественных форм» появилась небольшая публикация «Поэтическая образность комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума.» Л.Л.Даниловой, В.И.Хазан. В этой работе они обосновывают «симптоматичность» авторского жанрового определения «сценическая поэма» (в том числе со ссылкой на Ю.Н.Борисова; об особом поведении слова в произведении и авторском вмешательстве в его речевой строй), устанавливая некоторые образные оппозиции. Рассматриваются антонимические пары «даль-дом», «огонь-холод». Отмечается даже ремарка «с жаром» именно у Чацкого. Здесь для полноты картины можно было бы отметить, что Горича сопровождает ремарка «хладнокровно», а «с жаром» один раз отдана Загорецкому. Возвышенная образность не лишена прослоек комизма, распространяясь в имена героев и обыгрываясь, при этом чисто лингвистически «горе» связано с «гореть», также и со словом «горький», «горечь» (Пушкин в «Выстреле» обыгрывает: горькое пьянство - с горя). В этом случае художественная этимология совпадает с истинной. Можно отметить, и нужно, что одно из этих слов вынесено в заглавие. (Необходимо указать и на другие аспекты заглавия. «Горе уму», первоначальный вариант, своей формульностью напоминал «vae victis» - горе побеждённым. Кроме того, вариант «Горе ума» может быть не без игры слов, свойственной стилю Грибоедова, так как горе Чацкого и от любви, т.е. горе от Софьи, т.е. горе от «мудрости» = горе от ума). Данилова Л.Л. и Хазан В.И. начинают разговор и о поэтическом образе Времени. «В этот день оно вроде «застряло» на четверге и никак не может двинуться дальше, как будто бы «вязнет», «пробуксовывает». Фамусов в четверг «зван на погребенье», вечер в доме Тугоуховских назначен на четверг, события в пьесе происходят скорее всего также в четверг, т.к. собранья в обществе Репетилова - по четвергам, а он только что с собранья … образ застывшего, остановившегося времени, вернее, его холостого движения: «день за днём, нынче как вчера». Парадоксально, но факт, время и движется, и одновременно стоит на месте: «Счастливые часов не наблюдают», - неожиданно переосмысливается и получает некий трагический смысл: время не наблюдают не только влюблённые, но и весь безнадежно отставший от него «век минувший». Наживляется даже оппозиция восприятия времени: «фамусовское общество» - «час», «век»; у Чацкого стремление к доминированию слова «минута». Герои словно в разных временных потоках. Но почему время «тормозит» именно на четверге? Что такое четверг? Это, конечно, и приуроченность в ранней редакции к страстной неделе («Великий пост - так балу дать нельзя») и страданий Чацкого к страданиям Христа. Но если воскресенье, это каждонедельное воскресение, то четверг - это «четвёртый день»: «И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной, для отделения дня от ночи, и для знамений, и времён, и дней, и годов». «День четвёртый» - принципиальный день, если можно так выразиться, с эпохальной семантикой, это момент раздела, окончательного света и тьмы (образы есть и у Грибоедова), это момент запуска хроноса, запуска часов, с которыми так немилосердно обошлась Лиза в самом начале комедии, поэтому время комедийно пляшет (стремясь вырваться в карнавал - ?), это символ знамений (чудес), это механизм смены этапов, веков, «нынешнего» и «минувшего». Исток образности оказывается библейским. Интересно, что модель «слышать = понимать», реализованная в большей части имён, также корнями уходит в Библию, хотя подобное раскрытие, соотнесение этих понятий можно найти почти в любом фольклоре. («Слушайся совета и принимай обличение, чтобы сделаться впоследствии мудрым». «Ухо слышащее и глаз видящий и то и другое создал Господь». «Притчи Соломоновы».).

Ольга: Затрудняюсь в знании того, рассматривал ли кто-нибудь специально композиционные принципы построения «Горя от ума» на микроуровне. Здесь всё цепляется слово за слово, многое строится на игре слов (особенно «играет» Чацкий) (как заметил Гюго, половина Шекспира основана на игре слов), «маниакальной» становится поэтика повтора. Каждая деталь стремится раздвоиться, размножиться и, попав в разные уголки текста, установить дополнительные связи. Например, «шумит» и Лиза, и Репетилов; «с жаром» говорит и Чацкий, и Загорецкий; на флейте играет и Молчалин, и Горич (у них и типаж пар с возлюбленными соотносим); «со сна» начинает Софья - в конце это слово применяют к Чацкому; «падает» и Максим Петрович, и Репетилов, и (почти) Чацкий (а исполнение его роли!), и Молчалин (с коня) (и за текстом апостол Павел) и т.д. и т.п. Это невозможно перечислить, т.к. пронизывает всю комедию и поднимается на более высокие композиционные уровни. Может быть, дело здесь в том, что Грибоедов «одной рукой - пианист», музыкант, композитор, и поэтому делает конструктивным микропринципом аналогичный музыкальному, в то время уже получившему массированное развитие в фугах, где всё построено на перекличке разных голосов, обработке ими одной и той же темы. Кстати, fuga с латинского - «бег», комедии тоже присущ характер стремительности. Вывод из этих столь разбросанных замечаний сделать сложно. Повторять мысли, разбросанные по тексту не хочется. Поэтому повтору подвергнется только одно: авторская активность в тексте должна быть многообразнее и шире, чем это предписывается обычными авторскими возможностями, стиснутыми родовыми рамками, в драме. Биографический автор больше присутствовал в произведении. И последний пример. Софья оценивает Чацкого: «Не человек - змея». На первый взгляд - однозначно, ведь Чацкий «жалит», он «ядовит». Но Грибоедов, много ездивший по Азии, по востоку, видел и второе дно этого образа. Змея - символ мудрости. Ехидство поэта проглядывает здесь за постановкой ситуации автором, за словами Софьи (=«мудрость»). Автор как бы даёт ей «обозваться», но не до конца: в широком контексте это комплимент, и как бы защищает своё «чадо». Вот аналогичный случай такого же обращения с символикой: «Что поэзия должна иметь бюст, что к голове прекрасной женщины не можно приставить птичьего туловища и пр. (это пересказ мысли Крылова). - Нет! можно, почтенный Иван Андреевич, из этого может выйти прекрасная идеальная природа гораздо выше нами видимой, слыхали ли Вы об грифоне индо-бастрианского происхождения … - А!» (письмо Вяземскому).

SAYDON: Как много написано о Фамусове О Чадском Недаром филологи и литераторы Да попробуйте меня переубедить Что Фамусов ничего не делает а за него все делает Молчалин Да при нас служащие чужие очень редки все больше сестрины своячиницы детки Как станешь представялять к крестишку ли к местечку не как не породеть родному человечку Да и за этих родст\веников наверно Работают такие же молчалины Они наверно сами попдут на место Фамусова и У них тоже будут такие же работники

Julia: А я вам вот что скажу... Перечитайте текст "простым глазом" и вы увидите, что Софья любила Чацкого, но не простила его отъезда и 3-хлетнего отсутствия. Она обижена, и с обидой говорит о нем. Она была уверена, что он забыл ее, а ей нужна была любовь (Софья воспитана на французских романах), и она выбрала Молчалина, который при доме. Чацкий смутил ее своим приездом. То, что она объявила его сумасшедшим - это месть, а значит, та любовь еще не забыта. Тут тоже - горе от ума (женского коварства, вернее).

SAYDON: Да читают Горе от ума по разному

Ольга: Юля, с твоей трактовкой "личной" линии я согласна. Тем более, что перечитав мнение литературоведов, я обратила внимание, что это не реализм. Это романтическая драма.

Ольга: SAYDON пишет: Да попробуйте меня переубедить Что Фамусов ничего не делает а за него все делает Молчалин Это ты шутишь или правда так думаешь, Саша? Что Фамусов "ничего не делает". А каким тебе представляется Петрушка?

Julia: Ольга пишет: Юля, с твоей трактовкой "личной" линии я согласна. К сожалению, это не моя трактовка. Это авторская трактовка, которая долгие годы была скрыта от зрителя трактовкой советского строя. Об этом мы на семинаре говорили, когда обсуждали "классический" спектакль 50-х.

Ольга: Julia пишет: Это авторская трактовка Чтобы утверждать, что трактовка "авторская", все-таки, Юль, нужны документальные доказательства. А это "документальные доказательства" для Олега. «Чацкий не только умнее всех прочих лиц, но и положительно умен. Речь его кипит умом, остроумием. У него есть и сердце, и притом он безукоризненно честен» (И. А. Гончаров). «Чацкий совсем не умный человек — но Грибоедов очень умен... Первый признак умного человека — с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловым и тому подобными...» (А. С. Пушкин). «Молодой Чацкий похож на Стародума... В этом главный порок автора, что посреди глупцов разного свойства вывел он одного умного человека, да и то бешеного и скучного...» (А. Вяземский). «...В Чацком комик не думал представить идеала совершенства, но человека молодого, пламенного, в котором глупости других возбуждают насмешливость, наконец, человека, к которому можно отнести стих поэта: Не терпит сердце немоты» (В. Ф. Одоевский).

Ольга: Но, Юля, я понимаю, о чем ты... О том, что в школе нам внушали, что "Горе от ума" - это драма про "век нынешний и век минувший". В том плане, что прошлое "плохое", что жизнь меняется "к лучшему". Что касается "Грозы" Островского - то же самое: Кабаниха - это "век минувший". Катерина - "луч света в темном царстве". Ну, тогда, наверное, и Чацкий - это "луч света в темном царстве". А вот о монологе (из материалов для сочинения о Чацком): Как все идеологи в комедии, он высказывается монологически. Именно в монологах раскрывается отношение Чацкого к основным аспектам современной ему жизни: к воспитанию («Хлопочут набирать учителей полки...»); к образованию («...Чтоб грамоте никто не знал и не учился»); к службе («Как тот и славился, чья чаще гнулась шея...»); к чинам («А тем, кто выше, лесть, как кружево плели...»); к иностранцам («Ни звука русского, ни русского лица...»); к крепостному праву («Тот Нестор негодяев знатных...»). Кстати, а почему "Горе от ума" - это комедия? Наверное, поэтому и было восприятие, что это "речи с трибуны". Потому что монолог "идеологический". Но... а в принципе сам по себе монолог - разве это не форма безумия? Получается, что в жизни должны быть только диалоги. А монологов быть не должно!

Ольга: Вот о монологах Чацкого (из материалов для сочинения): Монологи Чацкого появляются в комедии в переломные моменты развития сюжета и конфликта. Первый монолог — экспозиция («Ну что ваш батюшка?..»). Конфликт только намечается. Чацкий дает яркую характеристику московских нравов. Второй монолог («И точно, начал свет глупеть...») — завязка конфликта. В нем дается резкое противопоставление «века нынешнего» и «века минувшего». Третий монолог («А судьи кто?») — развитие конфликта. Это программный монолог. В нем наиболее полно и всесторонне изложены взгляды Чацкого. Четвертый монолог — важен для развития любовной интриги. В нем воплощается отношение Чацкого к любви. Пятый монолог («В той комнате незначащая встреча...») — кульминация и развязка конфликта. Никто не слышит Чацкого, все танцуют или увлеченно играют в карты. Шестой монолог («Вы помиритесь с ним, по раз-мышленьи зрелом...») — развязка сюжета. В монологах раскрываются не только мысли и чувства Чацкого, но и его характер: пылкость, увлеченность, некоторый комизм (несоответствие между тем, что и кому он говорит). Монологам Чацкого присущи черты публицистического стиля. «Говорит, как пишет», — характеризует его Фамусов. Чацкий использует риторические вопросы, восклицания, формы повелительного наклонения. Вот из литературоведческого словаря: Монологи героев передают их взгляды и представления о жизни (таковы "программные" монологи Чацкого в "Горе от ума" А. С. Грибоедова, монологи Раскольникова в "Преступлении и наказании" Ф. М. Достоевского), раскрывают внутренний мир, душевное состояние героев, являясь средством психологизма ("Герой нашего времени" М. Ю. Лермонтова, "Война и мир" Л. Н. Толстого).

SAYDON: Однако Ольга Фамусов То к Прасковье Федоровне В дом Зван на форели а там в четверг А по и в пячтницу а может и субботу крестины Когда же он дела делает Фамусов Говрит порядок у меня такой подписано так с плеч долой

Ольга: SAYDON пишет: Когда же он дела делает Когда-то делает. А то его бы со службы разжаловали. Саша, еще раз обращаю внимание: это романтическое произведение, а не реалистическое. В глазах Чацкого Фамусов "просто злодей". Да кто у Чацкого не злодей? Кругом одни враги. Как Фамусов может Петрушке диктовать про дела? Это же дома. И то порядок. Все у Фамусова в порядке: и на работе, и после работы. Я тебе разве случайно сказала? Подумай, кто такой Петрушка. У Фамусова что, кроме Петрушки нет других никого в подчинении? SAYDON пишет: Говрит порядок у меня такой подписано так с плеч долой Ну, вот и правильно. Если дело закончено, так надо переходить к другим делам. Всегда легче становится, когда что-то сделал (доделал).

SAYDON: Кто его разжалует?

Ольга: SAYDON пишет: Кто его разжалует? Саша, поясни свою мысль. По-моему, в нашем фрагменте Фамусов - олицетворение порядка, а Чацкий - беспорядка.

Ольга: Вот мы сегодня на репетиции "споткнулись" о монолог Чацкого. А я и в самом деле не очень понимаю весь этот пыл (пыль). Конечно, падать, чтобы угодить (потешить) начальство - это крайность. Но "служить делу" - это какому делу? В общем, Фамусов как-то конкретен в позитиве, а Чацкий конкретен в негативе. Вот она где, романтика-то.

Nataly: Ольга пишет: Но "служить делу" - это какому делу? Не надо ничего додумывать за Чацкого. Он вполне конкретен: дело - та работа, которую работники должны исполнять - делопроизводство. Делай, что должен и не оглядывайся ни на кого.



полная версия страницы