Форум » Любимые авторы » Игорь Меламед » Ответить
Игорь Меламед
Яблонька: Я с ним была (или есть?) знакома лично. Очень тепло пообщались... Буду публиковать здесь стихи этого потрясающего поэта - нашего современника.
Ответов - 13
Яблонька: * * * Ласточки твои пропали, Афанасий Фет. Бабочек, что здесь летали, и в помине нет. Похоронена в сугробе песня ямщика. И истлела в темном гробе нежная щека. С корнем выдернуты розы, вытоптан лужок. Остаются лишь морозы. Холодно, дружок.
Яблонька: * * * И печка железная в классе продленного дня. И пчелка на клумбе мне в палец впивается, жаля. И, кажется, нет человека несчастней меня – за парту к другому отсажена девочка Валя. Но все еще живы. И шумная наша родня еще не прощается с нами на черном вокзале. Кто в землю уедет чужую, кого-то родной засыплют, сверкая на солнце проворной лопатой. Пока же соседи справляют в саду выходной, и пробует водку веселый Валера горбатый. Чрез четверть столетья он выпьет еще по одной с дружками в беседке и свежею станет утратой. Бессмысленно все. И ничто не вернется назад – ни старый еврей, ни соседские пьяные песни. И новым хозяином вырублен маленький сад. Зачем же душа моя плачет и молит: воскресни? Что делать мне с жизнью моей, превращенною в ад? Покончить с собою? Ложиться в больницу на Пресне? О, Господи Боже, зачем эта гибель и мрак? И горькая водка, и сладкая музыка эта? Рукою ужаленной шарит несчастный дурак, меся пустоту в беспорядочных поисках света. Зачем он родился? Что в жизни он сделал не так? Кто даст мне ответ? И к чему домогаться ответа?
Яблонька: Небольшой комментарий к этому стихотворению: несколько лет назад Игорь сломал позвоночник. Насколько знаю, он сейчас уже ходит. Немного знакомы и общались мы с ним задолго до его травмы - он тогда еще не был женат. Сейчас у него две дочки. * * * Полутемная больница. Медсестер пустые лица. Санитаров пьяный бред. Инвалидам сладко спится: никому из них не снится переломанный хребет. Кружит девушка в коляске. Ей, мужской не знавшей ласки, хоть собой и хороша, все бы, глупой, строить глазки, выпавшей, как в страшной сказке, со второго этажа. Слёз непролитые реки здесь взорвать должны бы веки бедных юношей. Но вот странный, жуткий смех калеки, затвердившего навеки непристойный анекдот. Нет надежды ниоткуда. Тем в колясках и не худо, этот сдался без борьбы, этот верует покуда, что его поднимет чудо прежде ангельской трубы. Боже праведный и славный, если только разум здрав мой, просьбу выполни мою: всем, разбитым смертной травмой, дай удел посмертный равный – посели в Своем раю. Исцеляющим составом проведи по их суставам. Не подвергни их суду. Всем им, правым и неправым, босиком по вечным травам дай гулять в Твоем саду.
Кенга: Олечка, спасибо за стихи Игоря Меламеда, необычные, берущие за душу! Я в конце 80-х его читала ("В этом городе снег..." "Этот поезд уходит..."), хорошо, что напомнила о нем сейчас! А как вы познакомились?
Яблонька: Оль, вот это? А как получилось знакомство с этими стихами? СОНАТА ДЛЯ БЕССИЛИЯ В этом городе – снег. В этой комнате – я. К циферблату секундная стрелка примерзла. Остановлено время мое. Как ладья, потерявшая весла, погружаюсь, бессилье, в пучину твою, до рассвета в ней вязну. Этой режущей нежности не утаю, не сглотну эту спазму… Ничего, ничего не скажи ей – молчи! В неуместное время на свет родились мы. Не стучись к ней доверчиво в этой ночи и не шли свои письма. Ничего, ничего не скажи ей – пускай не узнает… зажги ей дрожащие спички, в белоснежную темень ее отпускай, отвернись с непривычки изменяться в лице от ее прямоты… Этой режущей нежности ты не избудешь. Но пойми, что не ты…что не ты… Только жалость разбудишь. И пойми, что с тобою случилась беда: эта нежность на свет родилась так недавно, как ребенок больной – от него никуда, ну а к ней и подавно не припасть и не вышептать, как ты завяз в этой нежности, влажной и мятной, что с тобою срослась, как родимые пятна… Пусть не знает она ни о чем, ни о чем! – Постарайся не плакать. И приляг на подушку и будь ни при чем, как искусанный локоть… В этом городе снег до рассвета – запрячь эту горечь в анапест (умоляю тебя – не сорвись! не заплачь!) и пойми, что она без тебя проживет… В этой комнате – снег! И бессонница длится! Пусть голубка спокойно покинет ковчег – отпусти эту птицу! Этот снег разрывает под острым углом ослепленные окна! Постараюсь упасть лихорадочным лбом в ледяные волокна бесполезной подушки и помнить навек, как бессилье плелось кружевами, как метался тяжелый, немыслимый снег между нами… 1983
Яблонька: Если не ошибаюсь, это стихотворение мне Игорь записал в мою тетрадь - на память о встрече. Я стихотворение сейчас в инете увидела, а где эта моя тетрадь... точно не помню. * * * Душа моя, со мной ли ты еще? Спросонок вздрогну – ты еще со мною. Как холодно тебе, как горячо под смертной оболочкою земною! Ужель была ты некогда верна иному телу? Милая, как странно, что ты могла бы жить во времена какого-нибудь там Веспасиана. Душа моя, была ли ты – такой? Не представляю чуждую, иную. Ко праху всех, оставленных тобой, тебя я, словно женщину, ревную. Душа моя, услышишь ли мой зов, когда я стану тусклой горстью пыли? Как странно мне, что сотни голосов с тобой из тьмы посмертной говорили! И страшно мне – какой ты будешь там, за той чертой, где мы с тобой простимся, и вознесешься к белым облакам иль поплывешь по черным водам Стикса. И там, где свет клубится или мгла, родство забудешь горестное наше… Я не хочу, чтоб ты пережила меня в раю, в заветной лире – даже. И как тебя сумел бы воплотить в безумное и горькое какое творенье? Твой исход предотвратить нельзя мне и бессмертною строкою. Но если нет возвратного пути, то, уходя к неведомой отчизне, душа моя, за все меня прости, что сделал я с тобою в этой жизни. 1985
Яблонька: Кенга пишет: А как вы познакомились? Игорю однажды переночевать было негде. Наша общая знакомая поэтесса - Ирина Хролова - попросила приютить поэта. Я приютила Он такой удивительный оказался. А я потом даже стихи написала, которые посвятила ему. Я кондор, мой полет высок! Моя фантазия воспета Таким потоком тьмы и света, Что растворен твой голосок, О, человек, дитя рассвета! Дальше не помню... что-то такое... Дитя рассвета, человек! Я - твой забытый в небе контур, Я - свет из-под прикрытых век... Потом, если вспомню, допишу.
Яблонька: Этот поезд отходит навек. Этот поезд уходит в крушенье. И тяжелый, немыслимый снег налетит, замедляя движенье. И не зная, откуда идет и куда этот поезд прибудет, проводник по вагонам пройдет – на фуражке кокарды не будет. И в ночи, на пустынных путях попадется нелепый обходчик: он отскочит во тьму второпях, обернется – и вслед захохочет. Кто-то в черном, пред самым концом, за версту до ужасного места, с искаженным от горя лицом просигналит флажком у разъезда. И, томимый неясной тоской, убедит себя в поезде каждый, что рожден под счастливой звездой, уберегшей его не однажды. Но холодная эта звезда, как раскрытая страшная тайна, воссияет на небе, когда ни один не спасется случайно. И минута, как век, истечет. И от смерти следа не оставит. Только эта звезда упадет под откос и снега окровавит… 1983
Яблонька: БОЛЬНИЦА Ирине Хроловой Спи, родная… Смятенье мое к изголовью прильнуло с мольбою: – Если только страданье твое не пробудится вместе с тобою!.. Заоконный фонарь кружева отрешенно плетет на паркете. – Если только ты будешь жива, если только ты будешь на свете… Если только твоя тишина не внушала бы мне опасенья! Если все-таки боль нам дана не для гибели, а во спасенье… Если все-таки выживем мы, если все-таки ангел небесный наши жизни отмолит у тьмы, остановит, безумных, над бездной… Если только мой голос живой, если все, что сейчас говорю я, не уносится вместе с тобой в беспросветную ночь мировую… 1986
Кенга: Яблонька пишет: вот это? А как получилось знакомство с этими стихами? Да, "Соната для бессилия". Мне прислал антологию поэтическую "Стихи этого года" (1988 г.) Геннадий Жуков. Там и "Душа моя, со мной ли ты еще?" есть... Как замечательно, что это для тебя, Оль, было записано, такое трепетное, глубокое стихотворение...
oleg: В этих стихах чувствуется вся скорбь еврейкого народа.Особенно в стихотворении про поезд.
Ольга: * * * И.Х. Так эта ночь нежна, так ливень милосерден. Так бескорыстен плач, так бесконечна тишь. Я руку приложил – ты стала правым сердцем. Покалываешь чуть. Почти что не болишь. Я знаю – этот страх к рассвету вновь воскреснет, войдет, как секундант, и спросит: не пора ль? И будет щебет птиц так тяжек и надтреснут, как будто снится им пожизненный февраль. Я жаворонок…нет… я – речью этой жалок. Гортань моя суха, темнее темноты забота о себе: рука бы не дрожала, нога б не затекла, забыться бы, но ты усни, усни, усни под чуткою ладонью. Ты – правое во мне. На свете нет потерь. Я ревновал тебя к сиротству и бездомью – под правою рукой ты вся во мне теперь. Но та рука влажна – от ливня ли, от слёз ли, и крестовиной страх растет в моем окне: ты вся теперь во мне, но ты лежала возле и стала пустотой на смятой простыне. Не мучься – ты права под правою рукою. Но справа пустота на тело, как ледник, ползет – я потерплю, я поплотней укрою ее и притворюсь, что это – твой двойник. Так милосерден дождь, что речь моя промокла. Уже словам нужна защита немоты. Не бейся ж так во мне, как бьется дождь о стекла. Не бойся – я с тобой. Но ты… но ты… но ты… 1984
Ольга: Кенга пишет: Как замечательно, что это для тебя, Оль, было записано, такое трепетное, глубокое стихотворение... Не думаю, что "для меня". Просто Игорь на память стихи свои вписал мне тогда в тетрадь.
полная версия страницы